Прежде всего и резче всего в новом Образовательном стандарте (1) бросается в глаза перенос акцента в области целей образования: не научить, но научить учиться (2).
Вообще-то любое качественное обучение всегда прежде всего учило ученика учиться, хотя не ставило себе таких целей в качестве специальных и, тем более, исключительных. И когда подобным образом смещаются акценты, обнаруживается парадоксальная вещь – оказывается, что невозможно научить учиться, не обучая чему-либо всерьез и в полную силу.
При акцентировании того, что мы учимся учиться – то есть того, что приобретаемые знания имеют, в сущности, тренировочный характер, могут быть заменены другими – и, более того, непременно будут заменены другими в самом скором времени (если бы этого не предполагалось, не требовалось бы менять Образовательный стандарт раз в пять лет), процесс обучения превращается в имитацию этого процесса. А имитируя что-то, нельзя научиться этому чему-то – можно научиться лишь имитации этого чего-то.
То есть – имитируя процесс обучения, нельзя научить учиться (то есть овладевать знаниями) – можно научить лишь воспроизводить процесс обучения. Так мим учится оперировать с предметами в отсутствие предметов. Так актер учится не печь хлеб и не плавить сталь – он учится подражать действиям тех, кто действительно этим занят. Но в результате актера и не поставишь ни к плавильной, ни к простой печи. У него другие за-дачи – и это именно задачи имитации.
Имитация – будучи выдвинута на первый план в обучении – опасна тем, что лишает учащегося представления о сопротивлении материала. Мим может прекрасно изображать, как он поднимает тяжелую штангу, но все рассчитанные действия его мускулов будут не те, которые должны выполнить мускулы настоящего штангиста. Мим – тот, кто взаимодействует с пустотой. Штангист – тот, кто взаимодействует со штангой.
Можно прекрасно усвоить все приемы обучения – и не смочь с пользой употребить ни одного, потому что они реально отрабатываются лишь при обучении всерьез. Если же ты учишься тому, что заведомо будет изменено через пять лет, если ты понимаешь, что процесс обучения бесконечен не потому, что область твоего незнания возрастает одно-временно с областью познанного тобой (знаменитый круг, где внутри – то, что познано, а снаружи – то, что не познано: при увеличении окружности немедленно возрастает соприкасающееся с ней непознанное), а потому, что само познанное не обладает никакой устойчивостью и фундаментальностью, что оно не есть знания – а лишь знания, существующие на данный момент, - обучаться всерьез просто невозможно.
Процесс обучения становится подобен бегу белки в колесе – просто тренировка, чтобы не атрофировались мышцы, по условию не предполагающая никакой цели. Прибежать нельзя никуда. Можно только бежать. В человеке все будет сопротивляться такому бессмысленному обучению.
По сути, в новом Образовательном стандарте заложено отторжение учеником процесса обучения и развитие защитной реакции – ощущения того, что «все равно», а если «все равно», то и «ничего не нужно». Энтропия не способствует никакой созидательной деятельности.
Даже проверка деятельности школ смещается с результата на процесс. Теперь качество работы учителя и учебного заведения будет оцениваться не по результатам (то есть – даже не по результатам так всем не нравившегося ЕГЭ), но по организации процесса обучения.
Это, с одной стороны, понятно – давно и справедливо говорится о том, что нельзя возлагать ответственность за результат обучения исключительно на учителя, что не менее чем учитель, отвечает за этот результат ученик. Но при смещении акцента с научить на научить учиться учитель вообще перестает за что-либо реально отвечать, ему предоставляется, опять-таки, возможность создания бесконечного процесса имитации обучения.
Пострадает ли ученик? Безусловно – но не в том смысле, что на него падет полнота ответственности.
Отвечать, кажется, вообще никто ни за что не будет – поскольку ответственность поделена между учебным заведением, учеником, семьей и государством. А раз государство отвечает за процесс обучения – оно отвечает и за возможность продления этого процесса. И сделает оно это просто – оно обяжет все высшие учебные заведения принимать резуль-таты школьного выпускного экзамена – причем, по фиксированной шкале.
И если раньше абитуриент понимал, что должен добрать все то, что ему не додали в школе – иначе он не поступит, то теперь институту придется набирать себе студентов, ориентируясь не на собственные базовые требования, а на требования выпускающего учебного заведения (ЕГЭ ничего здесь не меняет, а именно узаконивает требования выпускающего учебного заведения в государственном масштабе – то есть – естественно, заниженные (3) даже для ряда школ требования) – итак, институт будет набирать себе студентов, ориентируясь на требования того учебного заведения, которое в дальнейшем обучении выпускников участвовать не будет.
Это все равно, что обязать завод покупать станки у другого завода на том основании, что выпускающий завод признал их качество соответствующим стандарту. Что так можно быстро разрушить промышленность, всем понятно. Но, честное слово, так можно не менее быстро разрушить и образование.
Поскольку уйдет простой и надежный критерий деятельности школы (поступают или не поступают ее выпускники в вузы), то необходимо будет осуществляться многообразная проверка работы школы со стороны вышестоящих органов – что и заложено в Стандарте. Учителям будут мешать работать – зато чиновники работой будут обеспечены…
Кстати, учителя-филологи утверждают, что мы еще не видели результатов обучения, ориентированного на ЕГЭ – потому что до сих пор ЕГЭ сдавали ученики, хоть какое-то время просто обучавшиеся русскому языку, а не готовившиеся к единому государственному экзамену. А вот со следующего года пойдут уже сразу готовившиеся к ЕГЭ. И учителя предсказывают результаты гораздо худшие, чем до сих пор…
Я совсем не хочу представить все так, будто создатели нового Образовательного стандарта не знают своего дела и разрушают, желая строить. От стандарта возникает как раз ощущение последовательности…
Возможно, его создатели предполагают, что нам и нужны будут в будущем исключительно имитаторы, актеры, создающие видимость разных процессов в обществе. Да и действительно, множество ныне престижных профессий представляет собой сплошную имитацию деятельности (и в этом смысле характерно, что то, чего согласно Стандарту личность ждет от образования, описывается не через внутреннюю категорию состоятельности, а через внешнюю категорию успешности: если вместо деятельности предполагается ее имитация, то состоятся тут негде, а вот стать успешным – можно; характерно и то, что те-перь мы воспитываем в ученике не способность к сотрудниче-ству, но конкурентоспособность – в области имитации для сотрудничества нет почвы, а вот для конкуренции – самая богатая). А в одном из блогов я прочитала о высказывании министра культуры, крайне раздраженного, оказывается, требованием растить человека-творца и упирающего на то, что нам нужны вовсе не творцы, а исполнители… Но если задачи у нас все же другие, если мы не стре-мимся создать поколение имитаторов, то предлагаемые нам новым Образовательным стандартом пути для их достижения не годятся.
Кстати, это ведь тоже иллюзия – что лишив человека базовых знаний, настроив его на то, что ему необходимо быстро и, следовательно, поверхностно овладевать новой информацией, относящейся к его области деятельности, и немедленно применять ее на «практике» (уж какая она там ни будь, эта практика) – мы вырастим хорошего исполнителя.
Хороший исполнитель вырастет только, если растить творца – человека, знающего, как трудно рождается мысль, и способного проникнуться мыслью, не им рожденной, как своей, и воплотить ее с бережностью и терпением… Если же человек заведомо знает, что предлагаемая ему информация скоро сменится иной, он не будет в нее вникать и болеть о ее воплощении. А если он все же попытается осуществить ее на практике, то осуществление наверняка окажется жестоким и насмешливым искаже-нием замысла. Даже если исполнитель вовсе и не думал шутить…
Переходя к предмету «литература» и к тому, что названо его фундаментальным ядром, хочу заметить, что учить надо базовым текстам, а не базовым категориям, как это на данный момент предлагается. Именно отобранные (и отборные) тексты должны составить обязательный образовательный минимум в области изучения литературы.
Базовые категории представляют собой не более чем слова языка описания литературы (причем категории, введенные в данном случае в базовое ядро, представляют собой слова уже практически мертвого языка описа-ния литературы), а язык описания литературы все равно избирает для себя учитель – и потребовать, чтобы он говорил на языке, которого не знает, или который ему не подходит, - практически невозможно. Своему же языку описания учитель научит детей незатруднительно и незаметно – просто в процессе разговора о литературе.
А вот базовые тексты создают культурную общность (то есть – единый язык) поколения – и культурную общность этого поколения с другими поколениями.
Человек, не читавший «Слова о полку Игореве», «Горя от ума», «Моцарта и Сальери», «Евгения Онегина», «Преступления и наказания» - это человек какой-то другой культуры, не русской. Человек, не читавший «Илиады», «Одиссеи», «Божественной комедии», «Дон-Кихота», «Гамлета» и «Фауста», - это человек не европейской культуры. А человек, не читавший Евангелия, не знающий хотя бы основ библейской истории, не сможет понять ни «Моцарта и Сальери», ни «Дон-Кихота», ни «Путешествия Нильса с дикими гусями» Сельмы Лагерлеф, собирательницы и перелагательницы христианского предания, ни даже «Приключений Тома Сойера» не сильно, мягко скажем, религиозного Марка Твена.
Не верите? Сейчас покажу. В одной из ударных сцен «Приключений Тома Сойера» рассказывается, как Том, нерадивый ученик, решив получить в подарок Библию, которую давали детям, проявившим усердие в изучении Писания (им за каждый выученный отрывок давали определенного цвета билетики), выменял на разные штуки, типа мраморных шариков, кучу билетиков, которых хватало на право получения Библии. И вот, под завистливое шипение расстроенных соучеников, понимающих, что своим легкомысленным обменом они способствовали возвышению этого неуча, задиры и противного мальчишки, Том поднимается к кафедре, чтобы получить Библию. Пастор восхваляет его и, для де-монстрации его блистательных знаний присутствующим, задает ему вопрос: «Как звали первозванных апостолов?» И получает ответ: «Давид и Голиаф».
Марк Твен, естественно, ничего далее не поясняя, пишет: «Задернем завесу над этой плачевной сценой».
По замыслу автора, здесь читатели должны просто животы надорвать от смеха. Но современный российский (а тем более – бывший советский) школьник зачастую лишь смутно догадывается, что Том, наверное, ответил неправильно. Потому что он сам не знает имен первозванных апостолов, и часто совсем не имеет представления о том, кто такие Давид и Голиаф.
Теперь представьте, если уж Марка Твена невозможно прочитать, не зная ничего о христианстве, то что говорить о литературе нашего родного XIX века, где речь только о христианстве и идет, где его то отстаивают, то проповедуют, то оспаривают, то ниспровергают, то высмеивают, то создают, в противовес ему, новые учения, но, во всяком случае, не отрываются от него буквально ни на шаг и ни на минуту, при этом, как и Марк Твен, зачастую не находя нужным даже пояснять, о чем идет речь – ведь христианство было единым фондом европейской культуры, Библия – самым базовым ее текстом, то есть обращение к тому, что мы сейчас называем «христианскими мотивами» предполагалось всем понятным по умолчанию?
Получается, если мы не знаем христианства, то мы зря изучали русскую литературу – мы там ничего не поняли, а кое-что поняли прямо-таки наоборот. Если мы не знаем христианства, для нас недоступна европейская и русская живопись даже на стадии своего секулярного, обособившегося от религии и порой противостоящего ей, существования.
Искусство, литература – это язык, говорящий нам о религиозной системе, лежащей в их основании (или о разрушающейся ими и в них религиозной системе – но тогда надо же себе представлять – с чем автор борется?). Искусство – всегда послание, порою просто письмо, адресованное нам, направленное нам сквозь пространство и время. Изучая искусство и игнорируя при этом формирующую его религию, мы поступаем так, словно интересуемся красотой почерка и правильностью наклона букв, но даже не задумываемся о том, что, собственно, в этом письме написано?
Чтобы понимать смысл послания, нужно для начала выучить азбуку. Азбука европейской и русской культуры – Священное Писание и Священное Предание, с одной стороны, и мифология, прежде всего древнегреческая, – с другой.
Так что, если мы не изучаем библейскую историю и Евангелие нигде больше – мы должны (то есть – вынуждены самим ходом вещей) их изучать на уроках литературы – иначе мы зря будем изучать литературу.
Кстати, это знание будет действительно базовым – то есть таким, которое послужит на всю жизнь, его не придется «корректировать» через пять лет, и оно само сможет служить основой для оценки любого нового знания.
А базовых текстов должно быть отобрано немного, только первого ряда – и времени на их чтение надо отвести столько, сколько нужно. Хотя бы столько (учитывая современное катастрофическое состояние способности и склонности многих детей к чтению), сколько нужно, чтобы полностью прочесть это произведение на уроках (то есть никак не три часа в шестом классе на «Божественную комедию»).
Возможно, однако, что именно это и не нравится составителям нового стандарта, – то, что человек может оказаться способным оценить новое знание, а не просто быстро и тупо им «овладеть». Но ведь составители утверждают, что стандарт – это договор между государством и семьей. А значит, стоило бы спросить у семей, чему они хотят учить своих детей – базовым знаниям или умению учиться? И чего хотят наши дети – конкурировать или сотрудничать друг с другом, состояться – или всю жизнь быть успешными (только что делать с этой успешностью, когда придет время умирать?)?
__________________
(1) Текст Стандарта общего образования см. по адресу http://standart.edu.ru/default.asp?ob_no=1417
(2) «Деятельностный подход обуславливает изменение общей парадигмы образова-ния, которая находит отражение в переходе - от определения цели школьного обучения как усвоения знаний, умений, навыков к определению цели как формирование умения учиться как компетенции, обеспечивающей овладение новыми компетенциями». Стандарт общего образования.
(3) Эти требования не только заниженные – они, в случае гуманитарных дисциплин, еще и искаженные – но сейчас речь не о ЕГЭ.
(4) Или даже – потребители.
См.: http://www.lgz.ru/article/id=1154&top=40&ui=1190884556047&r=788
Источник: Вера и время, 15.06.2008
|
